- Не то тебе мешает, что воздух тебя не держит, а то, что ты веришь в то, что он тебя не выдержит.
Она замолчала. Я посмотрел на нее с немым вопросом: «Почему же ты не в небе?». Она знала, что мне никогда не хватит смелости задать этот вопрос вслух. Но она не торопилась отвечать. Она говорила о другом.
- Видишь вон ту птицу, что сидит на карнизе желтого дома?
- Я бы не назвал этот дом желтым, он скорее грязно-желтоватый, - я не успел еще договорить, как получил неплохой подзатыльник. Ну и тяжелая же у нее рука…
- Скажи, когда ты смотришь в окно с грязными стеклами, ты думаешь, что это небо серое, или стекла грязные?
- Стекла…
- И ты закрываешь глаза или отводишь взгляд, мечтая увидеть небо голубым, вместо того, что бы вымыть стекла или открыть створки злополучного окна, мешающего тебе видеть небо голубым?
Я молчал. Я знал, что от меня не требуется дать просто ответ. Я должен вникнуть в суть вопроса… Я должен…
Но ее голос перебил мои мысли:
- Не надо вникать в этот отдельно заданный вопрос. Я не про створки окон тебя спрашиваю, твои глаза… твое сознание… их так просто не открыть, не вымыть водой и стеклоочистителем. Тут не тряпка нужна, а… сам знаешь что, я тебе уже не раз говорила. А потому постарайся представить, что у тебя все-таки получилось это самое сознание вымыть… нет, не так. Пойми и прими, что твое сознание отчистилось, и только ты сам делаешь небо серым, а дом грязным.
А птица на карнизе все не взлетала…
Щелчек и читай дальше, там еще много- Итак. Птица. Неужели ты думаешь, что она сейчас обдумывает закон гравитации, или думает, что, съев очередного червячка, ей будет труднее преодолеть силу притяжения Земли? Уверена, что если ты спросишь ее о гравитации, она не смогла бы сказать что-либо вразумительное, так как не знает что это такое. Ее волнует лишь то, что ей хочется есть. И сколько бы ты ей не твердил о земном притяжении, она не станет меньше есть или ниже летать. Просто потому что у нее есть другое знание – она может, умеет и летает! Все просто. И она не утруждает себя мыслью о том, что ей надо противостоять какой-то силе, она просто взлетает. И я тебя уверяю, она не рассчитывает сколько ньютонов силы ей надо приложить, что бы сделать очередной взмах. Ее крылья просто делают этот взмах. Она знает что может летать. И никто не разубедит ее в этом знании.
Она снова замолчала.
«Если она знает, что может летать, то почему сама не летит? Для чего ей наставлять меня… Нас?» Было еще несколько вопросов, которые уже почти сформировались, когда этот процесс был прерван очередным подзатыльником.
- Я слушаю вас!
- Мало просто слушать, надо слышать! А ты не слышишь. А даже если слышишь, то ничего в твоей дырявой башке не откладывается!
- Не надо напоминать, пожалуйста. Я не забыл об этой «дырке», - резко сказал я. Откуда во мне столько злости? Это же глупо, она наверняка не хотела меня обидеть.
Она несколько секунд молча смотрела на меня, а потом рассмеялась. Так громко, что птица так спокойно сидевшая на карнизе дома напротив рванулась вверх…
Смех оборвался.
- Извини, если задела за «живое», но я имела в виду просто выражение. Никаких намеков.
«Да… глупо получилось…»
- Вы извините. Пора бы уже привыкнуть, но так неудобно осознавать, что… В общем.
- Понимаю. Неприятно быть мертвым?
- Да. Формулировка крайне отталкивающая.
- Вот мы и нашли причину твоей «приземленности», - улыбнулась она. – Не надо пугаться слов. Ведь ты наверняка не ожидал, что загробная жизнь окажется такой… Когда я жила, я была уверена в том, что после смерти ничего нет. Было очень странно оказаться там, откуда ты хотел уйти… Причем если раньше ты был уверен, что у тебя есть выход отсюда, что когда ты умрешь все измениться, но вот ты снова здесь… И никуда отсюда не денешься. Если только в Ад… или Рай, но очень не многие из Нас попадут туда.
Она замолчала.
Я подошел поближе к краю крыши, и посмотрел вниз, на вымощенную камешками, на манер мостовых, площадь.
«Наверно очень больно отсюда падать» - подумал я, и сам себя прервал (без всяких подзатыльников): «О чем ты? Ты ведь уже умер! И тот выстрел, произвел ты сам, если помнишь, из собственного табельного оружия! Мент поганый… Мент из тебя действительно вышел поганый, иначе не стоял бы сейчас здесь! Распустил нюни… Самому-то не стыдно вспоминать собственную предсмертную записку? Решил избавиться от боли… Вот тебе и отсутствие боли. Если ты сейчас сиганешь с этой крыши, то тебе не будет больно! Не будет! Можно не проверять… Не этого ли ты хотел?..»
- Не надо терзать себя, - послышалось сзади.
Я обернулся. Она стояла облокотившись на какую-то статую. И я подумал, о том, что не видел раньше столько статуй выставленных на крыше одного здания. «Интересно, кто все эти статуи здесь ставил. Им явно место в музее, а не на крыше».
Я никогда раньше не был в подобном городе. Впрочем, откуда в Бразильской глубинке взяться такому красивому городу, с такими широкими улицами и красивыми площадями. У нас никто не ставит статуи на крыши домов и даже на вершины колонн. Я видел подобную колонну на открытке с видами Лондона, только там стоял не ангел, а какой-то военный, да и домов со статуями рядом не было.
Я снова посмотрел на нее, мою наставницу. И увидел не просто учителя… а Великую душу. Людей с такими душами мало, и все они настолько же Великие… Она наверно была художником. Или писателем. Или поэтом.
- Скажи, - услышал я собственный голос, - а почему мы именно в этом городе? И, кстати как он называется?
Она взглянула на меня с интересом.
- Это Санкт-Петербург, - произнесла она так, будто это все объясняло.
- Санкт-Петербург… А это где? В Соединенных Штатах? Впрочем, нет. В США нет таких городов. Там все застроено небоскребами. Наверно это где-то в Европе. В Германии, судя по названию. Так?
- Нет. Это Россия.
- Значит ты русская? – вот это меня потрясло…
- Я родилась здесь. И я очень сожалею, что умереть мне пришлось в другом месте. И что они… не сдержали обещания, и не привезли меня… моё тело сюда, что бы похоронить…
Она замолчала.
Все-таки она была Великой… Нет… Она была и есть Великая! Быть может не признанная, как это бывает со многими русскими, но…
- Мы сюда не мое прошлое обсуждать пришли. Ты сегодня должен полететь.
- Сегодня? Но ты… Вы сказали, что мне еще учиться и учиться, и…
- Помнишь ту птичку? Она вообще ничего не знала. И ей это не мешало. Не должно мешать и тебе. Так что вот тебе мой совет. Когда поднимешься за своими крыльями, не тяни первые попавшиеся, бери те, что потянут тебя. И не суди о крыльях по цвету, размеру или густоте крыльев, это не они делают тебя, а ты – их. Просто знай, что все они способны поднять тебя в небо. Любые. Поверь… Если ты не поверишь своим крыльям, то они никогда не станут частью тебя, не раскроются… а так и останутся лишь неплохим заплечным украшением. Пойми, что ты уже умер, и все человеческое тебе чуждо, во всяком случае, все, присущее человеческому телу для тебя не имеет никакого значения. И никакие законы притяжения на тебя не действуют. А то, что ты выглядишь как человек – это потому, что привык себя таким ощущать. Это вот здесь, - она ткнула пальцем мне в лоб.
- А вот здесь, - она переставила палец туда, где должно быть сердце, - ты совсем другое существо. Ты – Ангел. И ты летаешь. Когда ты примешь себя таким, какой ты здесь, - еще один тычок в грудь, - ты полетишь, даже на самых маленьких крылышках, даже если просто возьмешь в руки два перышка и начнешь ими махать.
Я часто вспоминал этот разговор, когда служба заносила меня в Россию. И я не упускал возможности хотя бы мимолетом взглянуть на то здание со статуями на крыше.
Я никогда не забывал о том впечатлении, которое произвел Санкт-Петербург, в тот раз… И пусть я узнал о том, что вся Россия совсем не похожа на него… весь мир совсем не такой, каким хочет казаться, но он многогранен как… Да. Как человеческая душа. Это сравнение стало частью меня, как мои крылья. И я привык к этой службе – Сборщика Ненужных Душ - как и к косым взглядам на серые крылья, которые темнее к кончикам и светлее к спине. Я часто замечал, что они становятся все больше. И я понимал, что именно имела в виду моя наставница, когда говорила, что мне еще учиться и учиться, и что не стоит комплексовать по поводу размеряя крылий, что это я делаю их. Ведь чем больше знаний и душ я набираю в процессе службы, тем сильнее мои крылья. И мне оставалось сожалеть только об одном, что я не стану наставником и долго еще буду переносить израненные души… Такие же каким был я сам… Продрогшие от одиночества… Избитые чужими словами… Совсем юные от недостатка любви… И безгрешные от неумения по-настоящему грешить…
Но теперь я сижу на крыше того самого здания со статуями. И я смотрю как моя бывшая наставница лечит новую душу… Как знать, быть может и из него получиться ангел. Он может стать моим соратником, хотя такой службы какая предстоит мне не пожелаю никому…
И теперь я понимаю, почему у моей наставницы нет крыльев. Она сняла их, что бы кто-то другой мог познать радость полета. И мог спасти чью-то душу.
Ведь мы стольких не успеваем спасти…
Но хоть я снял серые крылья, я знаю, что завтра или даже сегодня на меня оденут черные. И тогда я не увижу более этот свет. Место мне в Аду… В поисках тех, не спасенных, но праведных, или уже искупивших вину… Но оттуда мне не вернуться. Раньше я думал, что полечу в родной город… но сейчас понимаю, что прощусь только с ним, с Санкт-Петербургом…